У подножия горы Нге - Страница 49

От ветра щекам Малышки стало прохладно. Это сразу напомнило о прикосновениях маминых проворных рук, которыми она так часто делала «козу» Хиёну, а ночью, когда возвращалась после боя, осторожно щупала лоб у спящих детей. Малышка всегда сразу же открывала глаза.

— Вон мама! — закричала Малышка.— Тети-партизанки бегут за ней! Мама сигналит рожком! Машет рукой. Это она мне помахала!

Малышка ухватилась за пальму и в восторге принялась раскачиваться из стороны в сторону, глаза ее счастливо щурились в улыбке, за падавшими на лицо прядями волос мелькали белые мелкие зубки.

— Хиён, а Хиён, слышишь, мама велела тебе не лазить в речку. А Тхань мама велела намолоть муки, она скоро вернется. Вот! Гранату бросила!... Все...

— А мне мама что велела?

— Тебе, Ань?

— Ага...Про тебя она и не говорила!

Ань протестующе замотала коротким хвостиком волос:

— Нет, говорила...

— Нечего было отнимать у других еду! Мама с непослушными не хочет разговаривать... Вон мама преследует врага! Забралась на дерево... Вот это да, она знамя держит! Слышно, как стреляет?

— Не слышно...

— И мне не слышно...

Бабушка Шау, все еще поливавшая бетель, тоже подняла голову:

— Малышка, ты что, и вправду маму видишь или опять выдумываешь?

— Конечно, вправду!

— Ну и дети пошли востроглазые! — заворчала бабушка, снова склоняясь над бетелем и словно бы обращаясь к нему. — Туда полдня шагать, что же ты можешь отсюда видеть? — повернулась она к Малышке. — Сказано, пошла бить врага, и нечего высматривать. Кому говорят, Малышка?

— Хорошо-о-о!.. — крикнула Малышка.

Теперь и Хиёна, который тоже пытался карабкаться вверх, никак нельзя было уговорить слезть.

Маму, только что представшую перед Малышкой в клубах дыма, сейчас видели все. Она была огромной, высокой и недвижимой, как облака. В эту пору года в Тамнгае облака часто стоят недвижимо. Сейчас они были над головой Малышки, бросая вниз густую тень, и откуда-то из-за них смешавшийся с гулом реактивных самолетов голос мамы спросил Малышку, помнит ли она, что не нужно сливать воду от риса.

Дым рассеялся, облака проплыли мимо, осталась только сверкающая лента реки.

Тогда Малышка снова увидела маму — она стояла прямо посреди этой блестящей ленты и смотрела на Малышку с непонятным укором и грустью. Скоро мама вернется, всех обнимет, позволит Тхань сколько угодно плескаться в канале, Хиёну даст подержать карабин, Ань будет учить считать на патронах.

Но пока ее еще нет.

Бой все не начинался. Дым рассеялся, и стало видно, что пост возле собора еще целехонек. На реке зелеными и красными пятнами мелькали катера. Школьный сад был закрыт проплывавшими облаками. Малышка спустилась вниз.

Дети надеялись, что она приведет с собой маму. А когда увидели, что сестра одна, снова задрали головы.

Малышка все поняла и сказала:

— Давайте играть в класс. Кто будет хорошо учиться, того мама отдаст в настоящую школу.

Хиён радостно запрыгал, на его макушке подскакивали выгоревшие, с коричневым отливом, вихры.

— Я хорошо учусь, мама даст мне пострелять!

Ань вздернула остренький подбородок:

— Я лучше его учусь, я раньше пойду в школу.

— Ладно, все пойдете, — кивнула Малышка.

Тхань, Хиён и Ань, толкая друг друга, расселись.

Малышка заколола волосы, опустила подвернутые брючки и надела мамин нон. Потом плавной походкой, придерживая рукой завязки нона, точь-в-точь как это делала учительница, подошла к детям. Все трое, как заправские ученики, встали и чинно поздоровались.

Малышка повесила нон на куст, со строгим лицом отломила ветку и сделала из нее указку. Черная доска у них была — ее прямо к стволу пальмы прибили взрослые и писали там последние известия, лозунги и объявления.

Малышка еще не знала букв. Но девушки-партизанки выучили ее нараспев, по слогам произносить лозунги, написанные на доске.

Дети сидели, удобно опершись руками о землю, и ждали. Малышка, совсем как учительница, поочередно оглядела учеников и, привстав на цыпочки, ритмично ударяя веткой по строчкам на доске, принялась «читать».

Тхань, Хиен и Ань, раскрыв рты, настороженно водили глазами за указкой, точно каждый из них боялся, что буквы с доски вот-вот прыгнут в рот соседа, а он останется ни с чем.

Малышка старательно отчеканивала каждый слог:

— Про-го-ним, прогоним а-ме-ри-кан-цев, прогоним американцев! Начали!

Дети хором повторяли.

Хиён не поспевал за сестрами.

Ань, толстушка с румяными щеками, без конца вертелась, но умудрялась повторять быстрее всех.

Тхань, которая и сидя возвышалась над ней на целую голову, недовольно косилась на сестру из-под длинных ресниц. Она умела все делать по дому, а с тех пор как научилась различать на слух, какой летит самолет и далеко ли стреляют, присматривала за младшими, пока Малышка относила маме срочный пакет. Сейчас Тхань сидела тихо, широко открытыми глазами смотрела на доску и, нараспев повторяя слоги, теребила прядь волос на виске. На коленях у нее по-прежнему сидел маленький брат, который вслед за старшими и сам стал что-то лопотать.

Бабушка Шау, видя, что они занялись игрой, поставила варить батат.

— Ох-ох-ох, а ваша мама, когда ей было столько лет, сколько вам, — бормотала она, — нанималась в услужение к чужим людям, ей-то батата поесть не удавалось...

Налетел ветер, пальмовые листья задрожали над головами ребят. Снова раздались разрывы бомб и грохот орудий, но они тут же растворились и исчезли, так и не сумев одолеть прекрасное величие неба.